И не просто стюардессы, а одной особенной - бывшей жены президента РФ Людмилы Путиной (Шкребневой). Уж сколько всего - фактов, вымыслов, фантазий - гуляет в интернете, прежде всего о браке, разводе и их последующей жизни (любовницах, женитьбе-замужестве, детях).
Но вот незадача: и журналы, и издательства, которые прежде публиковали книги Ольги Кучкиной, отвергли рукопись, якобы опасаясь кремлевской мести. Книга доступна лишь в Интернет-магазинах.
Да, пришлось разориться на 200 рублей, чтобы узнать, наконец, эту тайну президента, о которой существует так много фантазий.
Прежде всего, немного о самой книге. По словам автора - это не журналистское расследование, а некий "призрак прозы" (что это такое, я не знаю). Вроде документальный роман, написанный современником по открытым источникам, в котором многое додумано. И вот в этом (для меня) всё дело.
Автор говорит:
– Когда Путин пришел к власти, один близкий мне человек, хороший физиогномист, сказал: с этим господином мы наплачемся. Я стала наблюдать за этим господином, мне как писателю он был интересен. И сейчас интересен. Такой любопытный персонаж! Я стала присматривать за ним, а присмотрев, решила, что обо всем, связанным с ним, писали, но любовные истории никто не трогал. Я тронула и поплатились: никто не хочет печатать мою книгу.
Кстати, "о женщинах" здесь два-три намёка - и больше ничего. Какие-то мельком брошенные фразы о другой женщине. "Я считала, что не стоит ударяться в желтизну", - говорит Кучкина. И в то же время утверждает, что это не он, а она (Людмила) стала инициатором развода. "А причины",- спрашивает корреспондент. "У нее кончилось терпение быть с ним, когда он уже не с ней. Я очень скупо об этом говорю".
- Что касается Людмилы Путиной, - говорит автор, - я ее сочинила: она не исследованная, а сочиненная. Я не знаю, какая она на самом деле. У меня была одна-единственная возможность увидеть ее. Это была конференция в Горбачев-фонде, в перерыв пришла она. Села близко от меня, и я наблюдала за ней. В нашей профессии по какому-то пустяку, по какой-то брошенной фразе, по мимике, по части мы восстанавливаем целое. Тут можно здорово ошибиться, можно наврать, не попасть. В этом смысле я очень подставляюсь.
Да уж, трудно "сочинять" образ реально существующего человека, когда практически ничего не знаешь о нём, разве что: говорит на нескольких иностранных языках, имеет проблемы со стилем одежды и ещё какие-то мелочи, извлечённые из её редких интервью.
А потому приходится додумывать характер, поступки, мысли, оценки, слова, особенно то, что связано с тем периодом их совместной жизни, когда она (их жизнь) изменилась так круто - он стал президентом.
– Вы пишете, что она молилась, чтобы он не обольстился властью.
– У него становилось все больше власти, она должна была начинать чувствовать ложь, которая распространяется в государстве. Я думаю, что так моя героиня должна была реагировать на это. Я думаю, что это близко к действительности. Потому что помимо женщин, которые появлялись у него, очень существенно то, что происходило с подлодкой "Курск", с Бесланом и так далее. У нее должны были быть личные переживания по этому поводу.
– И вы думаете, что она не одобряла поведение мужа?
– Моя героиня не одобряла...
- Моя подруга, известная журналистка, сказала: "Ты написала такую книгу, что если бы были выборы сегодня, то это прибавило бы ему несколько десятков тысяч голосов". Она очень резко отозвалась о книге. А другая моя приятельница, которая знает Путина, сказала: "Если он прочтет эту книгу, он повесится".
– Соглашусь со второй вашей подругой, человек получился малоприятный. Если бы он прочитал, он бы вряд ли повесился, но эта книга испортила бы ему настроение.
– Да, наверное. Поэтому ее и отказываются печатать, боятся испортить настроение нашему лидеру. Издательства, которые со мной очень дружат, просто откровенно сказали, что боятся брать эту книгу.
Вот так: хотела писать о героине, а написала больше о герое и своём отношении к нему, вложив свои мысли и оценки в уста героини. Ну в общем так и бывает в романах, но, наверное, не о людях, сегодня и сейчас по-прежнему живущих рядом.
А все эти акценты в оценках отношения к президенту в связи с многими событиями в жизни страны, описываемыми и в книге, мы все в своё время читали, слушали.
А теперь немного о содержании книги - так ли уж она опасна...
Героиню здесь зовут Дружочек (в одном из интервью Людмила сказала, что так её называл муж). Героя зовут Джоконда. "Тайная усмешка, прячущаяся в уголках его губ, делала его похожим на Джоконду. Она была потрясена, когда обнаружила эту похожесть, впервые увидев загадочную картину Леонардо да Винчи".
Дружочек и Джоконда решают, что их брак исчерпан.
Героиня в течение одной ночи (представленной в двенадцати частях), которую она как будто переживает накануне рокового дня публичного объявления (перед телекамерами) о разводе.
- Я хотел тебя попросить завтра причепуриться и все такое.
– Ты хочешь сказать, это будет завтра? – изо всех сил сохраняя спокойствие, спросила я.
Он кивнул:
– Да.
И хотя не он, а я была инициатором всего, сердце заныло, как ноет больной зуб.
А до этого были тридцать три года совместной жизни - разной: и очень насыщенной, и счастливой, и порой драматичной, были молодые, умные, симпатичные люди со своими интересами, характерами, поступками, открытость и взаимопонимание, размолвки и примирения, была любовь, потом как будто ушла...
Все молодые люди Советского Союза, смотревшие фильм "Ещё раз про любовь", мечтали стать физиками, а все девушки - стюардессами.
По объявлению в газете Дружочек прошла без труда кастинг и собеседование и стала украшением Калининградского авиаотряда. А он, посмотрев фильм "Подвиг разведчика", захотел стал разведчиком. "И ничего, что некрасив и невыразителен. Невыразительность – это еще лучше для профессии. Спустя годы он произнесет сакраментальное:
один человек мог решить судьбу тысяч граждан – так во всяком случае я это понимал".
Познакомились через друзей, начались свиданья.
"Люди приходят на свиданья своими ногами или приезжают общественным транспортом. Она летала на свиданья самолетом.
Униформа ей очень шла. Темно-синяя облегающая бедра юбочка, такой же подчеркивающий грудь жакет, белая блузка, крошечная косынка в красно-синих тонах, повязанная по типу галстука, синяя же пилоточка, сумка через плечо – вид, закачаешься.
Она ждала нового друга в назначенном месте в назначенный час десять, пятнадцать, двадцать минут, полчаса, полтора часа, а он все не шел, и ей некуда было деться, не улетать же обратно в Калининград несолоно хлебавши, нетерпение сменялось недоумением, недоумение тревогой, тревога злостью, вслед за чем наступало полное безразличие к тому, будут ли продолжаться их отношения или на этом закончатся. Когда он, наконец, появлялся и чмокал ее в щеку, она была уже как выжатый лимон, и ей было все равно.
Что-то такое он умел, однако, отчего досада, злость и равнодушие таяли, как тает под солнышком февральский снег. Он наскоро просил прощенья, но было очевидно, что никакой особой вины он за собой не чувствует, а предлагает принять вещи такими, какие есть, просто существуют дела поважнее их свиданий. Что за дела, он никогда не рассказывал, обойдясь раз и навсегда короткой фразой:
до обеда ловим, после обеда отпускаем".
Ссорились, мирились... "Обычно говорят: мужчина ухаживает за женщиной. Я, смеясь, говорила в компании друзей, что три года ухаживала за ним. Я была активной стороной, скрывая это от самой себя. Ухаживала я, а возможность решать предоставляла ему, зная, что только так могу его заполучить. Он, со своей стороны, три года не только проверял, но и приручал, приучал меня к себе".
Однажды сказал: "нам надо поговорить...
Итак, дружочек, прошло три года, ты, наверное, должна определиться в жизни, ты знаешь меня теперь, знаешь, какой у меня характер, он достаточно тяжелый, если тебя это не пугает, я предлагаю тебе выйти за меня замуж, я тебя люблю.
И добавил:
сейчас апрель, можем сыграть свадьбу в июле, 28 июля, например, если ты не против.
Он был, как всегда, рассудителен и четок. Эта полувоенная четкость выгодно отличала его от распространенного типа вялых и безответственных юношей. От него исходило ощущение надежности. Предлагая брак, он как бы сообщал ей, что школу она прошла, и ее можно взять на службу.
Она была не против".
Интересно, что она долго не знала, где он на самом деле трудится. Думала, что в уголовном розыске, пока однажды их общая подруга не открыла ей глаза:
в Комитете госбезопасности он трудится
Дружочек была уязвлена, хоть не подала и виду.
Не знала и не спрашивала, в чем заключалась его работа в Германии. Главное, что, судя по всему, его служба не грозила ему никакой опасностью – этого для нее было довольно. "Сам он говорил:
до обеда читаем газеты, после обеда их переписываем.
Сколько тут было шутки, а сколько правды, неизвестно...
"...Товарищи хорошо к нему относились. Отчасти это было вызвано тем, что он никуда не лез, не переходил никому дорогу, умел проявить искренний интерес к сослуживцу и предпочитал хуле хвалу. Это плюс целеустремленность, работоспособность, дисциплинированность, инициативность и ответственность делали его идеальным чиновником".
"...Пели. У него был слабый, но приятный тенорок. И абсолютный музыкальный слух, такой же, как у его жены. Это поможет ему с немецким, французским и английским – на всех он станет говорить с минимальным акцентом. Обычно затягивал любимую:С чего начинается родина?
С картинки в твоем букваре..."
"Спорили о Горбачеве. Иной раз доходило чуть не до ора. В сущности, это было внове: разные советские люди выражали вслух разные, в том числе, антисоветские мнения. Как-то раз он сказал другу-сослуживцу, что Советский Союз – страна без законов и что надо брать пример с Соединенных Штатов, где построена идеальная общественная система..."
Потом вернулись на родину...перебрались в Москву, Джоконда уверенно взбирался по служебной лестнице выше и выше.. И вдруг:"...31 декабря 1999 года глава корпорации обратился по телевидению с речью к согражданам...началась добровольная отставка главы корпорации, передавшего власть преемнику.
В конце речи глава назвал его имя, и это было имя мужа Дружочка.
Он ничего не сказал ей заранее. Из боязни ли сглазить, из привычки к конспирации или из установленного в их чиновном мире правила молчать до тех пор, пока не поставлена последняя точка...
Некоторое время она пребывала в ступоре. Взяв себя в руки, пошла к девочкам, сказала.
Младшая в первую минуту решила, что мама шутит. Но это был первый день миллениума – как все тогда думали, – а не первый день апреля. И уже во вторую минуту девочка поняла, что так шутить мама не станет".
Такой сногсшибательной новости Дружочек не ожидала.
"...Она горевала так, словно в семью пришло настоящее горе, плакала, а он не ругал ее, а уговаривал: ну что ты, дурочка, все будет, как прежде.
Но она знала, что как прежде, не будет, будет полная перемена участи, и прощалась с чем-то, что больше никогда не вернется".
Она боялась его перерождения."Она молилась за него, чтобы не обольстился властью. Она догадывалась, что постепенные перемены могут быть чреваты большей опасностью, нежели перемены внезапные.
Он подошел к перемене судьбы не столько философски, сколько прагматически. Сильными чертами его характера были обучаемость и приспособляемость. Честолюбив был, да, но не тщеславен. В очередной раз следовало привыкнуть к новым обстоятельствам, решить, как в них жить и действовать, чтобы приносить максимальную пользу. Быть полезным – его императив на любом месте. Он не торопился. В его распоряжении были годы".
"Один человек мог решить судьбу тысяч граждан", - говорил он когда-то. - То, что казалось случайно брошенной фразой, прорастало более, чем всерьез. Вот что влекло его с младых ногтей: тайная власть над другими людьми. Слаще этого ничего для него не было. Он мог скромничать, уходить в тень, предоставлять площадку другим, ему не нужно было интересничать – довольно знать, что все в его власти".
"Они давно не были вдвоем. Она не зря оплакивала их общую жизнь в тот день, как услышала о его новом назначении. Да что толку, оплакивай не оплакивай, большая история взяла свое: свалившиеся на него обязанности окончательно отняли его у нее. Она терялась на этих сорока гектарах, в этих роскошных апартаментах, притом, что характер не позволял теряться. Но за огромным обеденным столом они были так далеки друг от друга, что хоть криком кричи. Она уже начинала пить таблетки, которые прописывал ее лечащий врач. Сшибка жизней, внутренней и внешней, что-то производила с ее нервами, с чем трудно было совладать. Она совладала"."На мгновенье ее как кипятком ошпарила мысль, что все еще могло быть, как раньше.Ничего, как раньше, быть не могло.
Днем она, просматривая новости по компьютеру, внезапно, теряя волю и подчиняясь необоримому желанию, кликнула его фотки: крупный план, крупный план, крупный план, план, на котором он улыбается улыбкой Джоконды, общий план, где он в камуфляже, с ружьем, обнаженный по пояс. Последнее неожиданно ударило ее с такой силой, что она застонала. То, что видела она одна, что принадлежало ей одной, теперь демонстрировалось всему миру, и в этом было неслыханное бесстыдство. Были еще фотки, где он с ней, когда он был еще с ней, и он с ней, с той, другой, и та, другая, победоносно-радостно, открыто-счастливо смеется, глядя ему прямо в глаза, и он, глядя прямо ей в глаза, одаривает ее любовной улыбкой.
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Мой сероглазый король исчез из моей жизни. Все равно что умер".
"Когда душа Джоконды была еще не так закрыта для Дружочка, они не раз вместе потешались над подобными экзерсисами чиновников, олигархов, людей искусства, да кого угодно, считавших, что их беспримерная лесть принесет им прибыток. Джоконда был слишком умен, чтобы не знать цену всей этой шелупони. Но если тебе сказали что-то один раз, затем два, затем двадцать два, затем два миллиона раз, и ты не слышишь никого иного – кто может поручиться, что ты устоишь и с тобой не произойдет ничего необратимого?Теперь разговоров на эту тему между ними не было.
Какая-то из чеховских героинь говорила, что ее душа как дорогой рояль, который заперт, а ключ утерян.
Джоконда теперь был как та чеховская героиня: крышка рояля заперта, а ключ потерян".
Джоконда позвонил тем же вечером и велел ей включить скайп – он захотел взглянуть на собаку по скайпу. И тут она окончательно уверилась, что между ним и собакой существует особенная связь.-Что с собакой, спросил он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
-Я думаю, она так скучает по тебе, ответила она и прибавила: а ты скоро вернешься?
Обыкновенно она ему подобных вопросов не задавала. Ей либо сообщали это по протоколу, либо вообще ничего не сообщали. Она теперь почти не ездила с ним – такая практика сложилась постепенно, но она сложилась, и не ей было ее менять.
-Знаешь, я сам как-то уж чересчур по ней скучаю,
неожиданно проговорил он, и голос его дрогнул.
А через час приехал посыльный и сказал, что забирает собаку – ее отправляют к нему спецбортом.
Кастелянша, менявшая постельное белье, не поднимая глаз, сказала: говорят, ее к нему отправили.
Дружочек решила, что кастелянша имеет в виду суку.
- Я не про суку, покачала головой кастелянша, вкусно вбивая одеяло в хрустящий пододеяльник,
хотя кто она есть, сука она и есть.
В тот же день кастеляншу рассчитали.
Собака в тот раз выжила".
"Стерхи перекликались чистыми, колокольчиковыми, серебряными голосами, как будто пели, и ему хотелось петь вместе с ними.Он летал на вертолете и в самолете в качестве пилота, он ездил на танке, он мчался на лыжах с вершины гор – он обожал все экстремальное, и вырабатываемые его организмом эндорфины исправно несли свою службу опьянения, – ничего похожего до той поры он не испытывал. Счастье сокрушило его с такой силой, что он мог бы, пожалуй, и умереть".
"Дружочек смотрела передачу одна. Не своими – его глазами. Она слишком хорошо его знала. Она знала, что весь его спорт, все преодоления себя – борьба с глубоко запрятанными комплексами, в том числе, связанными с внешностью, и страдала, когда ему наступали на больную мозоль. Еле дотерпев до ночного кефира, она встретила его взволнованным:нельзя спускать им с рук эту гадость!
Он обратил к ней взор, исполненный равнодушия:
какую гадость?
Прозвище Крошка Цахес приклеится к нему.
Он закроет канал через два года, установив контроль и над другими центральными каналами.
Взять почту, телефон, телеграф – ленинские задачи столетней давности.
Ныне довольно было овладеть одним-единственным – телевидением".
"Я подхожу к зеркалу своей легкой, летучей походкой. Но где там! Надо сказать себе честно: мои ноги отяжелели, мой красивый рот кривится в иронической усмешке, мои щеки в красных пятнах. Отечные ноги, отечное лицо несчастливой женщины.Если бы на его месте был человек с другим характером, выиграла бы корпорация или проиграла? Когда сумма количественных данных привела к изменению качества?
Я смотрю в зеркало, как в зазеркалье, словно оттуда выскочат ответы на все вопросы.
Мама моя, куда все подевалось? Когда счастье преобразилось в несчастье?"
"В Питере все было готово к празднованию, когда пресс-секретарь сообщил, что в Москве в подъезде дома номер восемь по Лесной улице застрелена известная оппозиционная журналистка. Возможно, кто-то таким образом хотел преподнести своему обожаемому лидеру подарок на день рожденья, и он даже догадывался, кто.Ждали его реакции. Она последовала.
Это убийство само по себе наносит действующей власти в России гораздо больший урон и ущерб, чем ее публикации, процитировали его все СМИ. После того, что говорила о нем журналистка, можно было оценить его великодушие. Так хотелось думать Дружочку. Она читала ее высказывания. Одно:
я часто думаю, человек ли он вообще или железная, мерзлая статуя, думаю и не нахожу ответа, что человек.
Другое: он, случайно получив власть в свои руки, распорядился ею с катастрофическими для России последствиями, и я не люблю его, потому что он не любит нас, он не переносит нас, он презирает нас.
Прямо. Грубо. Несправедливо.
В самом деле несправедливо?"
"Федор был единственным, кто находил возможным возражать. Остальные считали Федора слишком высокомерным и, пожалуй, не любили. Джоконду высокомерие Федора раздражало и одновременно вызывало в нем уважение. В глубине души он презирал слабаков. Сильный противник повышал его собственный статус......Федора арестовали в Сибири, в аэропорту, куда он прилетел в рамках своей предвыборной компании: собрался баллотироваться в депутаты Думы, чтобы получить мандат, обеспечивавший неприкосновенность. Он чувствовал, что кольцо сжимается. Он не успел...
Хладнокровный и мстительный, Джоконда решил раздавить Федора и раздавил: засадил за решетку на десять лет. Компанию Федора раздербанили дружки Джоконды, те самые, кого Джоконда мягко защитил на той знаменательной встрече.
Игра в кошки-мышки приносила кайф. Особенный кайф – когда мышка в клетке...
...Когда его посадили, Джоконда на ближайшем совещании жестко сказал:
попрошу по этому поводу без истерик.
Мягкий путь не исключает жесткости. Отнюдь.
Истерик не было. Все промолчали". (Как мы понимаем, речь идёт о Ходорковском)
"...Водители привычно проклинали регулярную напасть, что случалась, когда он был в Москве и ехал из дома на работу или с работы домой. Москва послушно бросалась к нему под колеса, но он ее не видел. Усмехался: сижу как таракан в бронированной банке. Труднее было бы выразить формулу одиночества. Остроязычия ему было не занимать... Чем выше человек поднимается, тем больший холод одиночества сопровождает его пребывание на этом свете. Невольное презрение к людям, которые остаются ниже, догадка об их мелких интригах, знание их ничтожных расчетов – тяжкий крест. Он пробовал говорить с патриархом – результат был нулевым. Не было в патриархе отказа от мирских благ – и все остальное становилось неинтересным. Декорум соблюдался – душа оставалась ненасыщенной...
...Летели домой, с саммита в США. Тогда она еще летала с ним. Всего за год побывала в тринадцати странах. Китай, Индия, Франция, Германия, Болгария, Армения, Финляндия, Швеция, Англия, Шотландия, Азербайджан, Таиланд, Италия. Под крылом самолета расстилался целый мир, играя всеми красками спектра......Примеряла новые платья, меняла стрижку и цвет волос, накладывала легкий грим, возбуждалась от разговоров с первыми леди мира, радуясь, что обходится без переводчиков, – какой женщине это не понравится! Шутя, хвасталась: ну да,
они знают свои языки, а я знаю их языки, плюс русский, а они русского не знают.
Девочкой мечтавшая стать актрисой, теперь она исполняла роль, о какой и помыслить когда-то было невозможно...
...она ничуть не терялась, спокойно одеваясь, во что хотела. Могла посетить дневное мероприятие в блестящем, с позолотой, а вечернее – надев крепдешин в горошек. На один из концертов весь высший свет явился в пятидесяти оттенках стильного серого, от светлого до черного, – она одна пожаловала в ярком лимонном, с мещанским голубым шарфиком на шее, похожая то ли на канарейку, то ли на попугая......Дружочек была в сверкающем вишневом в пол, эдакая русская императрица. Впрочем, надо отдать ей должное: в ней не было ничего пафосного, во всех обстоятельствах она оставалась простой и естественной, и это привлекало к ней больше, нежели точное соблюдение ритуалов.
Он никогда не пытался казаться кем-то, всегда был тем, кем был,
сказала она однажды о муже. Могла бы сказать подобное и о себе.
Проходит мгновение, и вдруг он произносит:
почему бы тебе не сбросить килограмм десять?
Значит он смотрел на нее и остальных, сравнивал, и сравнение было не в ее пользу. Это было так неожиданно, что она чуть не разрыдалась. Сказала:
я с тобой летаю последний раз.
Живя бок о бок с Джокондой столько лет, она думала так же, как он, так же, как он, воспринимала ход вещей, так же, как он, выстраивала отношения с людьми и миром... ...Я никогда не жалел о том, как поступил.
Это его свойство изумляло ее, не раз сожалевшую о своих поступках.
Настал момент, когда она больше не могла разделять с ним его намерения и деяния.
Сказав себе это, изумилась: так легко и просто оно вышло.
Она повторила про себя эту мысль, и опять это ничуть не нагрузило ее, словно ничего не меняло в ее мире...
Она прошла с ним все стадии его становления. Он менялся ежедневно, поминутно, оставаясь неизменным и становясь тем, чем стал, на ее глазах и с ее участием. Они оба начинали с подножья – теперь та, другая, заполучала его готового, на пике, на вершине. Он уже был такой, и другая знала его только таким и воспринимала таким, смеясь победно-счастливо. И он тоже забыл себя прежнего, зная только себя нового, в собеседники которому годился давно почивший в бозе Ганди, ну, может, еще Наполеон Бонапарт.
– Если ты считаешь, что я делаю это из-за твоей бабенки, ты глубоко ошибаешься, – сказала она.– Мне глубоко наплевать, из-за чего ты это делаешь, – бросил он и пошел к двери.
– Постой, – сказала она. – Мне надо тебе кое-что сказать.
Он остановился.
– Не слишком ли поздно?
– Слушай, что я тебе скажу. Я задумала свой уход... – повторила она.
– Ты стала такая душная... – перебил он ее, подобрав самое обидное словечко, ее словечко, каким определяла себя, когда становилась упертой, не хуже него.
– Душная стала атмосфера, а не я, – в свою очередь, перебила она его. – Атмосфера душная. И виноват в этом только ты. Это твои тайные операции развратили людей, растлили их души. Ты умен, ты очень умен. И начинал так хорошо. Просто отлично начинал. Все было ради корпорации, ради людей. Ты изменился. Ты был другой. Когда произошло замещение целей? Когда на первый план вышла твоя непомерная жажда личной власти? Ради власти ты устроил так, что ложь, корысть и лицемерие правят бал...
Она поперхнулась, откашлялась и продолжала хрипло:
– Ты дал расцвести криминалу. Взятки, сфальсифицированные дела стали бытом. Ты установил принцип: друзьям – все, врагам – закон. У тебя не двойные, а тройные стандарты. Ты клянешься в любви народу, неустанно напоминая, что сам из простой семьи, а кругом, с одной стороны – обнищавший народ, а с другой – твои друзья, чиновники и олигархи, сколотившие многомиллиардные состояния. Твои министры врут. Твои депутаты принимают угодные тебе охранительные – охренительные! – законы. Твой телевизор – одна сплошная ложь. Тебе надо было уйти вовремя, а ты схватил зубами эту свою проклятую власть, сомкнул челюсти и больше не можешь их разомкнуть… Я не могу и не хочу дальше разделять с тобой ответственность за все. Я не хочу жить в Северной Корее!..
...Последние слова дались ей с трудом.
Он сделал шаг по направлению к ней. Она отшатнулась.
Он смотрел на нее жестокими бесцветными глазами. О, она знала этот его зловещий взгляд.
– Хватит сопли жевать, – сказал он тихо. – Ты решила, что во мне скопилось все зло мира? А оно во всех нас. В каждом. И в тебе тоже. Масштабы разные, потому что разные человеческие масштабы. У тебя – ничтожный. – Он понизил голос почти до полушепота: – Ты сделала самое страшное, дружочек.
И умолк, вынудив ее задать невольный вопрос:
– Что? Что я сделала?
Это все были его приемчики.
– Ты предала меня, – так же тихо проговорил он. – Меня от тебя тошнит.
Развернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Она осталась одна, раздавленная, ничтожная, никому ненужная.
Даже себе...
Он ушел, а она погасила лампу и провалилась в черноту ночи. Бешеный озноб вдруг сотряс все ее тело. Она натянула одеяло на голову, завернувшись в него как в кокон, и завыла, тихо, почти про себя, так, чтобы ее не было слышно.Бешенство сменилось отчаянием. Вселенская тоска – полным отупением. Потом стало страшно. Она вдруг вспомнила, как кто-то рассказывал о русской туристке, которая, так вышло, осталась в Лувре наедине со знаменитой героиней Леонардо и пережила тот же набор эмоций: отчаяние, тоска, страх. Посетительницу Лувра спасло лишь то, что она внезапно схватилась, с усилием оторвала взгляд от портрета и выбралась на свежий воздух. Улыбка Джоконды едва не убила ее...
"...Она провела ночь, не сомкнув глаз. Утром, с опухшей, в красных пятнах, физиономией, отправилась в ванную, там долго приходила в себя.К ней пришли и сказали, что вечером он и она будут присутствовать в Государственном Кремлевском дворце на балете Эсмеральда. Нотр Дам де Пари.
Есть странные сближенья.
В антракте, нацепив на лицо одно из самых пленительных своих выражений – брови домиком, маска робкой покорности, – она вышла к той единственной телекамере, что была задействована в этом спектакле. Главное, чтобы костюмчик сидел. Он и сидел. Он сидел, а она стояла. Рядом стоял он. На его лице играла еле различимая улыбка Джоконды.
Два самых близких человека на земле. Две тайны.
Парки сплели свои нити.
Робко улыбаясь в телевизионные камеры, она сказала:
наш брак завершен.
Как будто это было чем-то вроде основанного ими предприятия, которое выполнило назначенное предписание, и его решено закрыть.
Последовал тридцатисекундный репортаж.
Исполнение шикарное, оценил Джоконда балет.
Кажется, что они порхают, поддержала его Дружочек.
Все вышло гладко и почти гламурно, как ни ненавидела она это словцо.
0 коммент :
Отправить комментарий